Мария Розова
Если вы до сих пор перечитываете сказки, чтобы окунуться вновь в волшебный мир детства, и всем сердцем верите в небывальщину, «Сахарная сказка» Славко Яневского – та самая история, которая, как самое что ни на есть живое существо, ждёт не дождётся вашего внимания. А если давно сказок не перечитывали – тем более, потому что хоть раз во взрослой жизни человеку нужно оказаться в Небывальске – «самом большом маленьком городе в мире», который состоит всего-то из девяти домов и представляет собой по площади ровно «тридцать козлиных прыжков в длину и двумя прыжками меньше — в ширину» (условный топоним достоин условных пропорций). Написанная в 1952 году, впервые переведённая с македонского языка на русский в 1966 году и включённая в 1973 году в антологию югославских сказок «Пастушка Анка», «Сахарная сказка» нисколько не устарела, несмотря на то, что ей уже больше полувека. Сказки редко стареют.
Искушённым читателям может показаться, что «Сахарная сказка» сплошь пронизана аллюзиями к сказкам братьев Гримм, Шарля Перро, Ганса Христиана Андерсена и других авторов или собирателей фольклора, но кочующие из произведения в произведение мотивы характерны для данного жанра, да и к тому же Славко Яневский – человек, который, будучи одним из создателей Союза Писателей в своей стране, буквально поставил македонскую детскую литературу на ноги: недаром его называют её основоположником.
Невольно возникают ассоциации с андерсеновским «Соловьём», где соловей говорит, что не может жить во дворце, потому что он вольная птица (аналогично у Яневского соловей, со слов медведя, «на свободе поёт», а «в пещере и клюва не разинул»); с «Пряничным домиком» Шарля Перро, где у домика была «крыша… из шоколадных пряников, стены – из розового марципана, а забор – из больших миндальных орехов», а вокруг дома – сад, где «росли… разноцветные конфеты» и «на маленьких деревцах висели большие изюмины» (аналогично у Яневского кондитер Марко создаёт домики, используя «вместо кирпичей – изюм, вместо цемента – мёд, а в окна вместо стёкол» вставляя «прозрачные леденцы»; в стране же Вралия в «медовых домиках» живут гномы); с «Белоснежкой» братьев Гримм, где фигурируют семь гномов (столько же гномов встречают сахарного мальчика во Вралии).
Побег сахарного человека из дома напоминает бродячий сюжет, реализуемый в русской сказке о Колобке и в американской сказке о Пряничном человечке, причём во втором случае наблюдается ярко выраженная параллель между главными героями (оба – «кондитерские изделия» и оба персонифицированы: «человечек» и «мальчик»); при этом Яневский синтезирует его с другим распространённым сюжетом, когда в приключения попадает мальчик величиной с мизинец – «мальчик-с-пальчик». В то же время писатель играет с восприятиями размера: будучи крохотным, сахарный мальчик в Стране букашек кажется (со слов божьей коровки) «великаном» (невольно вспоминается «Путешествие Гулливера» Джонатана Свифта, где главный герой попадает в Лилипутию).
Активно используются в «Сахарной сказке» и свойственные для фольклора числительные (например, в реплике каретника Ване: «Девяносто девять лет, одиннадцать месяцев и двадцать девять дней живу я на свете»), повторения (например, последовательное изъявление догадок: сначала портным Янко, затем кузнецом Панко, потом скорняком Спанко, причём каждая следующая догадка включает в себя предыдущую: «Наверняка это война» –> «Да, или война, или волк унёс овцу!» –> «Да, или война, или волк унёс овцу, или лиса залезла в курятник»; имена персонажей обязательно характеризуются созвучием). Также в тексте проявляется сюжетная кумуляция: пытаясь найти ответ на вопрос, как спасти соловья, пойманного медведем, волком и лисой, сахарный мальчик безуспешно опрашивает жителей леса, затем жителей Страны букашек, рыб, жителей страны Вралия и даже снежинок, где раньше все пели. При этом на пути встречаются «волшебные помощники», которые помогают главному герою перемещаться из одного места в другое: сначала заяц, затем коляска с тремястами жуками, карп, лошадка.
Могут возникать ассоциации и более неожиданные. Так, первая в Небывальске ссора между кондитером Марко и каретником Ване, не способными поделить сахарного мальчика, по своей комичности похожа на гоголевскую ссору соседей, Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, первоначально вызванную всего лишь желанием первого из них заполучить ружьё, которого у него самого не было. А сам кондитер Марко и вовсе может напомнить индийского мудреца из «Деревянного гостя, или сказки об очнувшейся кукле и господине Кивакеле» В.Ф. Одоевского. Там мудрец оживил куклу, овеяв её «гармоническими звуками Бетховена»; сведя на лице «краски… по созданиям Рафаэля и Анжело»; произнеся «несколько таинственных слов на древнем славянском языке, который иностранцы называют санскритским»; благословив «красавицу Поэзией Байрона, Державина и Пушкина», тем самым вдохнув «искусство страдать и мыслить». Ведь кондитер Марко, подобно индийскому мудрецу, делает невозможное: создаёт живого сахарного мальчика. И удаётся ему это, прежде всего, благодаря по-детски искренней, безграничной любви к своему делу («Глядя на детей, старик улыбался. Ему было семьдесят лет, а всё казалось, что он ещё только вчера сам был ребёнком и точно так же стоял перед витринами кондитерских»). Но Славко Яневский, конечно же, скорее обращался к всемирно известной сказке «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы» Карло Коллоди, где Мастер Вишня, начав «водить рубанком взад-вперёд по дереву», неожиданно услышал захлёбывающийся от смеха голос: «Ах, перестань, пожалуйста! Ты щекочешь меня по всему телу!». Мастер Вишня подарил кусок дерева своему другу Джеппетто, и тот вырезал из говорящего полена «деревянного человечка» – Пиноккио. Но Яневский создаёт персонажа намного более хрупкого, ведь мальчик – из сахара (в то же время он не тает при перемещении на карпе: таковы условности жанра).
Фантасмагорический же момент, когда в руках кондитера «сладкое тесто из сахара и молока становилось похожим то на арбуз, то на шляпу, то на сапог», и вовсе заставляет вспомнить персонажа произведения мировой литературы, созданного позже «Сахарной сказки», – эксцентричного фантазёра Вилли Вонку из повести «Чарли и шоколадная фабрика» Роальда Даля: мотивы существуют в единой плоскости детской литературы и повторяются, даже если авторы друг о друге и слыхом не слыхивали. К слову, в эксцентрике кондитеру Марко не занимать: в одном из эпизодов сказки он от избытка радости начинает «кувыркаться через голову, ходить на руках и прыгать на одной ножке».
Славко Яневский придумывает выразительные образы персонажей, в том числе – образ главного героя, сахарного мальчика, которого писатель наделил запоминающейся внешностью: «У него были большие тёмные глаза из жареного миндаля и густые волосы из шоколада. Старик одел его в рубашку из мёда, к которой прилепил изюминки, и в брюки из жжёного сахара». А гиперболическое присутствие зловещего чёрного цвета в портретной характеристике Чёрной Папахи мгновенно указывает ребёнку на отрицательность персонажа: «Дверь медленно отворилась, и вошёл странный человек в большой чёрной папахе на голове, в чёрном пальто и в сапогах тоже чёрного цвета».
Метафоры Яневского поэтичны, и они могут, в свою очередь, исполнять роль одушевлённого пейзажа, служить инструментом для создания атмосферы: «Месяц и тот задремал, склонив свою круглолицую голову на золотистое облако». Природные явления наделены автором эмпатией, и мир во всех его проявлениях открывается ребёнку как живой: «Тогда одна звёздочка – то ли пожалев беднягу, то ли просто из любопытства – проскользнула мимо дремавшего месяца и опустилась к самой голове мальчика. <…> Тем временем заблудившаяся звезда, заметив наконец, что ночь миновала и сахарный мальчик сможет теперь идти и без её помощи, вернулась к своим сестрам». Такое «оживление» природы имеет и познавательную функцию – например, подобный подход позволяет объяснить сущность времён года («Фиалки, ромашки, дикая герань и другие цветы свернули свои лепестки, дрожа от страха и ожидая, что выпадет снег») или взаимоотношения животных в реальности («Лягушка соскочила с жёлтой кувшинки в воду и забилась под камень, думая, что сейчас появится аист»).
Большое внимание в сказке уделяется деталям, казалось бы, имеющим малое значение в повествовании, но делающим воображаемый мир более реальным и потому вызывающим у детей особый интерес: «Страна букашек начинается вон за тем можжевельником» (столь же магически воздействуют на ребёнка непонятные слова, как в реплике волшебника Тарары: «Шахта, бахта, дур, дум, дук!»). Данный способ может включать в себя элемент обучения – в частности, Яневский даёт замечательную возможность родителям при совместном чтении с детьми объяснить различие между качественными и относительными прилагательными: «Дом был полон игрушек: здесь жила ватная белочка, шерстяной зайка, деревянная лошадка, золотистая птичка, жёлтый барабан, серебряная труба, синий мячик, красный шар». Эффекта сопричастности маленького читателя к происходящему Яневский достигает и комическими приёмами: в частности, благодаря «старому буковому пню», который единственный во всём лесу не умел объясняться с помощью песен и мог только говорить: «Солнце… день… берёза… дубок», но который, в конечном счёте, овладевает этим искусством («Чирик-чик, чирик-чок! / Веет тёплый ветерок! / Снова соловей поёт, / Осень в гости к нам идёт»). Забавен также эпизод, где трое ребят гонятся за сахарным мальчиком, облизывая его.
В «Сахарной сказке» каждый может найти что-то своё – и во многом именно благодаря тому, что она содержит в себе изобилие элементов, которые сказочники накапливали веками. Славко Яневский использует дарованное ему фольклорно-литературное наследие бережно и с большой любовью. Говорю как читатель, уже посетивший городок из девяти домов. А вы бывали в Небывальске?